Каково, когда ностальжи лапами обнимает
Наступали выходные, подступали симптомы тоски по Родине и тем, кто выходит родными, далее они перетекали в приступы ностальгии – и вот, я совсем распустилась до безобразия, не пресекая печаль.
Знаете, каково это, когда в графике беспросветных перебежек появляется не окно – экстерьер-салон окон свободного времени. Сразу лишние мы-ы-ысли, погружение в глубины самой себя, и продолжительность занятия этим дайвингом в дальнейшем зависит – ну – абсолютно от любой зацепки и любой щепки. Можно выплыть, а можно и всплыть. Порой находятся альтруисты, делающие искусственное дыхание. Порой это лишь приходится на пору надобности, и «спасатели» перестают казаться прежними в определенный момент.
Так вот. К твоему времени относятся с расписанном в бизнес-этикете уважением, но по сути не особо церемонятся, поэтому планировать что-либо все же не стоит. Но из двух официальных выходных практически безвариантно мизерная вероятность быть вызванной агентством (а такое периодически случается) выпадает на воскресенье. И если тебе не написали в пятницу, значит ты в свободном полете. Я пересмотрела «Тихий Дон» Герасимова, с чистой совестью обрыдалась (за всю неделю, когда нужно было постоянно сдерживаться, дабы не пугать клиентов и полноценно брать работу) над трагичной и раздирающей судьбой России, над деревенской, близкой сердцу, жизнью и личной драмой представителя казачества.
Перед этим разогрела мышцы памяти, отвечающие за воспоминания о Родине, посетив удивительнейшее заведение – библиотеку. New York Public Library, если быть точной. Там, знаете, на всех элементах геральдики этой организации изображен графичный лев, а фрагменты его гривы напоминают разлетающиеся книжные листы. Словно символ постепенного смещения трогательных печатных изданий клацающими и с почти такими же «touch», только «padами», электронными планшетниками (тоже в минуту углубленных раздумий меня понесло).
Это разветвленная сеть из бессчетного количества библиотечищ и библиотечек, зиждящихся под этим статным знаменем.
Отныне (с момента, когда в 5 ч. вечера основное здание закрывалось, а чернокожий служащий указал на филиал «через дорогу и направо», работающий до 11) библиотека на пересечении 41 st и 5 ave стала одним из моих излюбленнейших мест.
Меня угнетало чувство стремительной деградации, недостаточно дельного прожигания времени и его чрезмерно слабой заполненности. И мы с Уэсли решили сделать ему пропуск в библиотеку и брать на его имя русские книги (в основном по кинематографу). Выяснили, какие документы требуются, узнали также, что я сама могу, не будучи нью-йоркцем, сделать временное разрешение на выдачу литературы. Требовался элементарно указанный на любом документе (даже на почтовой карточке, на открытке) адрес моего проживания в данном мегаполисе с высотками. Но мы оба как-то впоследствии замотались, и я начала извлекать огромное удовольствие и находить чрезвычайный шарм в выработанной мной системе. Такой вот:
1) Посещение этого шестиэтажного здания в одиночестве.
2) Оставление понравившейся книжки (пусть, как и беременность, внепланово НЕ связанной с кинематографией) Анри Труайя «Балерина из Санкт-Петербурга» в одном и том же месте, сопровождаемое непременным чтением взахлеб во время каждого визита.
3) Изучение крайне сочной и насыщенной free-программы, предлагаемой развлекательно-образовательным (как мой мозг мне подсказал) отделом Библиотеки.
4) По мере возможности и свободного времени - минимализация пропусков всех этих милых собраний, обсуждений и просмотров.
И вот, я, дурра, услышав первый звоночек кремлевских колоколов, понеслась, гонимая любовью к России и тоской по ней же, на Вечер (в 2 часа дня) русского юмора. Боже! Какие же потрясающие люди! Вот оно, вот! И поэзия, и бардовские песни, и все, так высоко ценимое русской душой. Высокообразованные, седовласые и моложавые, бородатые и не очень, собрались русские в Америке. Интеллектуального и очень пикантно-русского юмора, понимание которого доступно определенному кругу людей (далеко не узкому – РУССКОМУ), не хватало катастрофически.
Очень хотелось бы поподробнее описать выступление каждого из участников, но объём статьи и без того выходит очень большим. Вероятно, я вернусь к этому позже, и с большим удовольствием, прошу заметить, но сейчас остановлюсь на том, что на Вечере прозвучали нежно любимые и уже совсем лохматые для артистов шутки на привычные темы: еврейской нации, непоколебимости русского мужчины перед желанием женщины (двузначно, не правда ли!), взросления юного поколения, «не тех уже лет», уходящей молодости, миграции и ностальгии, неотъемлемого ингредиента русской души – алкоголя – и прочего «нашего», что чисто физически не перевести в том же самом ключе американскому кандидату наук.
Причем обработка поэтами проблем насущных, инструменты для которой были прибраны к рукам учеными мужами и дамами еще во времена честного СССРовского студенчества, радовала своими пируэтами ухо аж до сердца. Шутки-то шутками, а рифма должна возвышать и самые низменные грани жизни, над которыми тоже нужно уметь иронично прихихикнуть!
В общем, сколько отсмеялась в таком топко-зыбком состоянии, столько потом с чистой совестью, без обязательств на следующий день, проплакала.
В минуты размазанного настроения все вокруг еще более гипертрофировано, более четко подтверждает не то чтобы чуждость другого пространства, несостыковку менталитетов (это «для слабаков», как говорит один мой близкий товарищ Саша про уход спать до пяти утра)… Оно подтверждает самобытно существующую, независимо от географических широты и долготы, психологически неизмеримо широкую и с продолжительностью в вечность привязанность к Родине.
Люблю тебя, Россия, не могу.
Комментарии
