На этот раз в просторном и светлом пространстве «КультуРРа» состоялся уникальный сеанс обратной связи между дизайнерами, создателями отечественной моды и «модниками» - то есть теми, кто по идее завтракает шампанским, является объектом охоты для клубных промоутеров и первым являет городу и миру тренды и прочие актуальности
Мы решили поставить вопрос ребром. А носит ли вообще кто-то вещи русских дизайнеров? Оказалось, вещи русских дизайнеров, пусть и в небольшом количестве, носят все присутствующие, кроме самых молодых. Но в ходе местами сумбурной, местами – дружелюбно-драматической дискуссии возник куда более острый вопрос: что такое «русский» модник, существует ли он вообще, и какое отношение к такому, как минимум зыбкому, положению вещей имеют отечественные дизайнеры.
Со стороны дизайнеров высказывались Наташа Мелентьева (Cat’s production), Евгения Малыгина (pirosmani), Лилия Пустовит, Леонид Алексеев, Алексей Габило (дизайнер украшений) и совсем юные девушки, являющие собой марку OSOME2SOME.
Со стороны модников – модель Ольга, Дима Эстрин (организатор «Лошадка-парти», фотограф и диджей), журналист Саша Карпова, просто модник Дима, графический дизайнер Евгений Елгин, стилист Таня Мазина, стилист Мария Винокурова, Женя Коломенский (модель агентства LMA).
Алексей Баженов (be-in.ru) и Гоша Карцев (LMA) логичным образом начали разговор с опроса «модников» на тему наличия в их гардеробах вещей русских дизайнеров.
Дима Эстрин: Ну, вот я специально сегодня так оделся: свитер от Лени Алексеева, штаны сшиты мной и Леней Титовым, сумка не помню кого. Но это как-то в последнее время, но, принимая решение, я не задумываюсь «русский – не русский». В процентах, наверное, оценить не возьмусь. Но да, ношу.
Саша Карпова: Я тоже ношу одежду питерских дизайнеров. В моем гардеробе есть вещи Алексеева и Никишиной. Я не ношу total look русских дизайнеров, я совмещаю с западными брендами. Я согласна с Димой, в моем сознании тоже не имеет значения то, где вещь произведена, имеет значение креатив и качество.
Модник Дима: Я не ношу одежду отечественных дизайнеров, одеваюсь преимущественно в сэконд-хендах, мне нравятся старые, винтажные вещи. Среди них есть и русские, и западные, я как-то не замечаю, кто.
Карцев: Дима, а западных ты носишь? Кто у тебя любимый?
Дима: Псих-Ковбой
Женя Елгин: Так получается, что мы, дизайнеры и модники, постоянно вдохновляем друг друга, и делать, и носить одежду. Сегодня я пришёл в одежде «сделай сам», на которую меня вдохновила Женя Малыгина. Я ношу вещи русских дизайнеров, одна вещь на мне всегда русская. Так получается, что самые главные, самые нужные вещи всегда оказываются русскими. Когда я уезжаю куда-нибудь в Европу, мне даже приятно сказать кому-нибудь, что вот, это сделал какой-то русский человек.
Таня Мазина: Русских дизайнеров я ношу давно, и не из чувства патриотизма, а просто мне нравятся вещи. Естественно у меня много вещей Лёни Алексеева. А сейчас я одета в пиджак-платье собственного дизайна, сшитое у Лени Алексеева в студии. Я «дизайнер одной вещи».
Маша Винокурова: При том, что у меня тоже есть вещи русских дизайнеров, региональная принадлежность и бренд не являются определяющими факторами для меня.
Женя Коломенский: Я скажу от своего поколения, мальчиков. Моё поколение 16-17 лет. Я работаю моделью, и мне иногда перепадает что-нибудь хорошее от русских дизайнеров. Но есть H&M, есть Zara, есть Topshop, русским дизайнерам глупо, наверное, с ними соревноваться с этими огромными корпорациями, где дешево, красиво, доступно. Вещи русских очень дорого стоят. Большинство моих друзей предпочитают одеваться в секондах, где совсем дешево и красиво. Вот там лежит браслет, который стоит две тысячи рублей. Кожа и клёпки. Я сам себе такой сделать могу...
Карцев: тогда ты и вещи, наверное, шить себе сможешь…
Баженов: и пересесть на ту половину (к дизайнерам)…
Карцев и Баженов: Вопрос дизайнерам: возможен ли уникальный формат модника, который одновременно модник и одновременно русский? Ведь это к вам вопрос, ведь вы создаёте эти штрихи, эти нюансы. Блоггер Иван (Facehunter), считает, что русских модников нет, что их мало…
Леонид Алексеев: Позвольте, прежде всего, я замечу, что блоггер Иван абсолютный придурок. Он снимал меня в эту книгу и при этом говорит, что русских модников нет. Я при этом был в Лондоне. Итак, русский модник. В 16-17 лет появляются первые карманные деньги, которые тратятся на секонд-хэнд, вторые карманные деньги, когда ты больше времени проводишь в клубах – на Topshop, Zara и H&M. Дальше начинаешь покупать более взрослую одежду, которая дорого выглядит, ходишь по стокам и аутлетам, потом копишь на аутентичную моду локальных дизайнеров потом постепенно переходишь на марки, начинаешь покупать себе редкие вещи через ebay, приобретаешь бессмысленную одежду Тома Форда. Потом постепенно у всех случаются кредиты, дети, зарплаты и постепенно мы спускаемся снова на вещи Zara. Модники во всем мире так живут. Истинных модников вообще мало всегда – вот они перед нами сегодня здесь, эти люди с возрастом будут менять свой стиль и оставаться модниками не потому, что когда-то они друг друга знали.
Ключевая же проблема петербургской моды – очень маленький модный мир, здесь некому и некуда носить модную одежду. Комплимент Эстрину за Лошадка-парти, куда можно ходить хорошо одетым людям. Во времена своей молодости мы наряжались в блестящие рейтузы и ходили в страшные клубы, где нас хотели сразу же убить, а сейчас для тех, кто любит хорошо выглядеть, есть хотя бы какие-то систематические развлечения. Модников мало, кто-то из них сходит с ума и уходит в Зару, кто-то начинает шить собственную одежду, понимает, что это сложно, и дальше носит одно и то же.
Карцев: Чем московские модники отличаются от петербургских? И как обстоят дела в Москве?
Алексей Габило: В Москве я замечаю, что русских дизайнеров носят очень много. Московский модник носит московских дизайнеров – это факт. Больше город, больше возможностей, больше модников. Московский модник, если он есть, носит русских дизайнеров. А то, что многие из дизайнеров жалуются на финансовые трудности – ну, с ростом доходов растут потребности, и, особенно если это независимый дизайнер, он всегда будет развиваться и испытывать финансовые трудности. Московские дизайнеры стремятся ко все большим продажам. Это вопрос не только бизнеса. Настоящему шопоголику, моднику мало 1000 вещей, ему нужно 5000. Что касается же «русского модника», то я считаю, что его нет, и ему здесь неоткуда, если честно, появиться. Как термину, в принципе. От английского модника он отличается лишь тем, что говорит в основном по-русски, вот и все. Московский модник в целом отличается от питерского так называемыми «стилевыми линейками», но во всех них нет ничего аутентичного. Это всё уже где-то прочитано и увидено. Если, конечно, это не «дизайнеры» одной вещи. В них действительно есть что-то своё.
Леонид Алексеев: У нас есть шоу-рум в Москве. Разница есть. Петербургские модники мне нравятся больше, но у них меньше денег, московские – меньше, но они богаче. Модники – это люди, которые создают очень яркий стиль. Они стремятся через свою внешность, через одежду говорить что-то миру. Человек, которому всё равно, что он носит, не хочет ничего говорить. В Петербурге меньше светской жизни, меньше лоска, наши модники скорее уходят в стрит-стайл, покупают одежду для города. И поскольку наш город – он такой романтический, разрушающийся, старый, мы больше любим романтику, принцесс и эстетику утраченной империи и конца света. Москва – это новые деньги, очень энергичный город, очень яркий и солнечный. Раньше одежда в Москве была очень блестящая, теперь это активно элегантная одежда. В Москве стали одеваться так, как в Петербурге двадцать лет назад. В Петербурге пытаются показать находчивость в стиле «я урвал это за сто рублей», в Москве не стесняются демонстрировать, что вещь стоит дорого, потому что какая разница, кто сколько потратил, если выглядит дорого. В Москве важно показать, что у тебя есть деньги, а в Петербурге собственную интеллектуальность или род занятий.
Наталья Мелентьева: В Москве больше самих модников, больше людей, которые готовы что-то купить, и больше дизайнеров, которые готовы что-то предложить. Все точно знают, где можно найти русских дизайнеров. У нас проблема в психологической уверенности в том, что вещи русских дизайнеров стоят дороже и недоступны… Но барьеры постепенно преодолеваются. Скоро мы соберем свою аудиторию и приблизимся к Москве, я надеюсь. Русский модник для меня сегодня – это немножко русского дизайна и много Zara и Topshop.
Евгения Малыгина: Сейчас все примерно одинаково выглядят в силу глобализации, и любой уголок планеты достижим. Но в Петербурге своя атмосфера, вибрация, вот этот питерский образ меня порой как дизайнера вдохновляет. Но при этом я держу связь с контекстом мировым (смеется). Но вообще – люди вдохновляют, мы же людей одеваем. Этот постоянный визуальный и духовный контакт помогает работать над образами.
Внезапно прозвучало заявление Дмитрия Эстрина, что слово «модник» звучит не очень корректно. «Потому что мода – это, что нам навязывают и предлагают изначально. Слово “образ” больше подходит…». «Люди в образе» не понравилось модникам, предложенное кем-то слово «стильник» тоже не прошло, так что остаемся в контексте.
Карцев: Мне вот интересно, как обычный потребитель вдруг становится «модником». Что с ним происходит? Был человек, вдруг бах! - модник.
Таня Мазина: Сдается мне, что в нашем городе это скорее вопрос знакомств и связей, чем то, как реально человек выглядит, нет разве? Порой, спустившись в метро или побродив по узким улочкам, можно увидеть гораздо больше стильных людей, но их просто никто не знает, они не «засвечены» в тусовке – в которой, кстати, 80 % людей, имена которых никто не вспомнит даже через полгода мелькания на соответствующих светских сайтах и в журналах.
Карцев: А если человек одевается плохо, объективно плохо, может ли он быть модником?
Алексеев: Все же мода – это некий микро-мир, в котором существуют дизайнеры, фотографы, стилисты, модели. Им необязательно одеваться модно. Они могут выглядеть как угодно. Но эти люди создают этот мир, и, хотите вы того или нет, эти люди «в моде». А вот модники играют по их правилам. И модником 100%-но можно стать: я вот это делаю, когда приезжаю в Лондон. Я захожу в Лондоне в магазины, накупаю кучу вещей, и меня фотографируют для фешн-блогов. Модник – это артист, который выражает себя через то, что мы, люди моды, ему предлагаем. Модником можно быть на сезон и устать. А есть пример Дормидошина, которому уже лет 70, и он не устает обновлять свой образ, трансформировать, постоянно быть модным. И вот с такими подлинными модниками, как он или Федор Бумер, мы постоянно работаем, ориентируемся на них и понимаем, что они могут указать нам, работникам индустрии моды, где мы не правы.
Карцев: Девочки из OSOME2SOME, вопрос к вам. Справедливо ли ощущение, что за последний год интересно и модно выглядящих людей у нас стало больше?
Дизайнеры OSOME2SOME: Мы на время уезжали в Лондон. И, действительно, согласны. Сейчас все выглядит радужнее, прогресс налицо.
Карцев: Вы бы как-то изменили манеру одеваться русских модников? Например, сейчас каждый второй 16-летний клаб кид ходит в леггинсах и шортах одновременно. Может, уже не стоит так делать?
Дизайнеры OSOME 2 SOME: Или вот зимой петербургский модник заматывался в черный свитер, черный шарф и бадлон и был петербургским модником. Наверное, потому, что так проще: риск ошибиться ниже. Не знаешь, что надеть, надень чёрное.
Карцев: Мне кажется, это про Женю Малыгину сейчас был монолог (смех в зале).
Дизайнеры OSOME 2 SOME: Больше цвета!
Баженов: Так все-таки: правильно ли я понимаю, что т.н. «русский стиль» неинтересен ни дизайнерам, ни модником. Или «русский стиль» – это только Слава Зайцев у нас?
Алексеев: Мода и стиль не имеют национальности, это сотни раз говорено. Какая разница: откуда? Мы смотрим одни и те же фильмы, музыку, восхищаемся одинаковыми людьми. Пора уже говорить «мой стиль», «моя мода». Вы видели, что случилось с людьми, которые пытались выехать на этом непонятном «русском стиле»? Денис Симачев, который сошел с ума и катается на серфе в сорок лет? Или Алена Ахмадуллина – прекраснейший дизайнер, которую кто-то убедил, что нужно делать этих ее матрешек, и где Ахмадуллина сегодня? Сначала локальных дизайнеров «посылали», потом стали жалеть, поддерживать. Отвалите от нас, не надо нас поддерживать. Надо продвигать культуру вообще, потому что мода, это часть культуры. Давайте уже не «продвигать русскую моду», а бороться с людьми, которые плохо делают свое дело: вывески на домах, например, или плохо говорят по-русски.
Габило: Я не согласен с Алексеем. Леонид, ведь даже из названия твоей марки понятно, что ты – русский. Ты же не назвал себя «Supernatural», скажем? Дизайнер и его бренд реализуются прежде всего у себя на родине, и не довольствуясь только столицами, но завоевывая и регионы нашей огромнейшей страны. Дизайнер должен быть представлен везде. Тогда он будет русским брендом. Но, вообще говоря, в России модный дом, который живёт пять лет, это уже бренд. Денис Симачёв, Алёна Ахмадуллина – это бренд. А Симачёв не сошёл с ума, в сорок лет кататься на сноуборде – это круто.
(Чуть позже Алекей Габило заметит: У нас 95 % журналистов не умеют писать о моде, 95 % стилистов не умеют стилизовать моду, 95 % фотографов не умеют снимать моду, 95% дизайнеров не умеют делать моду, а модели не умеют её показывать.)
Карцев: А мне кажется, что дизайнеру не повредит часть национального элемента – поэтому мне нравятся и Симачев, и Ахмадуллина, и мне нравятся новые интерпретации, вроде Гоши Рубчинского, и русские модники тоже должны отличаться как-то. А эти шёлковые платьица с шортиками Topshop – это везде. Иван с Фэйсхантера везде фотографирует одно и то же… (выкрик из зала: Иван-дурак)…Все блоггеры дураки, потому что любят выпить…
Евгения Малыгина: Я хочу добавить, что у нас на моду может влиять только появление каких-то харизматических личностей, которые зажигают остальных. О модном движении начинают говорить только тогда, когда появляются действительно харизматические персонажи, которые несут это, потом это всё ретранслируется и появляется новое движение. Если есть человек, если есть звезда, если есть творческое состояние, то оно светит так ярко, так далеко, что может долететь, до любого конца вселенной.
Алексеев: Это все прекрасно, это такая карамель получается, такие мы все хорошие. Но вот я лично пришел сюда затем, чтобы задать вопрос «противоположной стороне»: что с нами не так?
Елгин: Вот смотри, так получается, что все говорят о спросе, о том, что его не хватает. Что продвигаться невозможно, куда бы то ни было. Женя Малыгина ждёт тех звёздочек, которые будут всем светить. А я все время твержу: нужно развиваться как медийный продукт. Нужно эти звёздочки зажигать. Нужно доносить свои мысли. Есть идеи, но они не идут дальше определенного барьера. Вот Алексей Габило выпустил классный ролик, мне он нравится, таких раньше не было. Так вот: нужно снимать видео, делать крутые карточки, нужно развивать мультимедийность, нужно доносить свои мысли.
Алексеев: Ещё?
Саша Карпова: Главная претензия в том, что некоторые вещи наших дизайнеров выглядят как поделки. Ты берешь вещь в руки, и понимаешь, что можешь сделать то же самое, сидя у себя на кухне, своими, грубо говоря, руками, из подручных материалов – нет ощущения качества дизайнерской вещи. Создаётся ощущение, что это сляпано по-быстрому на коленке.
Эстрин: Вокруг дизайнеров и их коллекций должны создаваться мифы, интересные истории, которые должны реально цеплять. Не только крой и качество материала. Мы ведь хотим иметь и какое-то ощущение, мы хотим быть к чему-то прекрасному причастными. Мы хотим прикоснуться не только к продукту, но и к мифу, создающему ощущение искренности происходящего. Я как-то снимал коллекцию одного дизайнера и спросил его, а в чём соль, в чём концепция происходящего? В ответ я услышал какой-то чрезвычайно надуманный, высосанный из пальца, бред. Коммерческий ход состоял в том, что человек должен почувствовать, что это настолько круто, что он чего-то не догоняет, и поэтому принять решение «купить». Так нельзя, однозначно. Дизайнеры должны быть культурологами в известном смысле, формировать какое-то культурологическое движение в городе, так сказать. Привносить что-то большее, нежели вещь как таковая.
Баженов: А может, какие-то совсем конкретные претензии? Кто-нибудь может сказать, «Леня, купил у тебя футболку, она после стирки поползла»?
Алексеев: Слушайте, не хочу оправдываться, но вот у меня, правда, все ткани стоят денег. Нет у меня места, где лежат отдельно дешевые ткани. Они все дорогие, итальянские. А в Заре, между прочим, все ткани из Турции и Китая, однако все довольны, всем всё нравится, даже если поползёт после первой стирки.
Карцев: И истории у Зары нет.
Алексеев: Пожалуй, мы часто шьём из качественного материала просто неприспособленного для того, как его используют. Это да, это действительно тяжёлый момент. Слово услышано.
Таня Мазина: У меня, как работающего с журналами стилиста, недоумение вызывает следующий факт. Вещь для съемки даже из первой линии Dolce&Gabbana или любого аналогичного супер-бренда я получаю по первому звонку. Вещи же многих наших женщин-дизайнеров получить невероятно сложно, это нужно совершить кучу бессмысленных звонков и согласований. А мультибрендовые бутики звонят сами и сообщают, что это им интересно.
Ольга (модель): Я редко ношу русских дизайнеров, потому что русская мода стремится двигаться к интеллектуализации, но получается такая «сказка про голого короля». Вроде как его костюм могут видеть только самые умные и честные люди.
Карцев: Секундочку, вот как раз у Наташи Мелентьевой последняя коллекция как раз и называется «Голое платье королевы»…
Ольга (модель): А мне нравится, когда действительно есть какая-то фишка. Например,Victor & Rolf - у них это очень круто, очень качественно, очень интересно. А всё, что я вижу вокруг, вторично.
Карцев: Оля, а ты в чем сегодня?
Оля: Topshop… (смеётся)
Алексеев: Ох, моя любимая тема! Мне тоже очень нравится Victor & Rolf. Оля, а у тебя есть? – Нет? А вот у меня – есть!.. И вот это уже к русским модникам, а, точнее, к московским. Все точно знают, какие офигенные марки сейчас есть, что актуально на этот момент, все обсуждают Balenciaga и Chanel, а у вас-то есть это хоть у кого-нибудь? А нам вот приходится продавать вам то, что вы покупаете.
Эстрин: Нет, дело еще в том, что действительно русская мода часто беспола, это нечто задумчивое, вещь в себе, сексом не занимается, двигается в сторону духовности. А ведь мы прекрасно знаем примеры, когда красная тряпка-стрейч длиной 55 см. работает взрывным образом и мы готовы воспринимать ее как look, когда это на адекватном человеке. Многие же русские дизайнеры, даже если думают, что делают что-то сексуальное, глубоко заблуждаются.
Алексеев: Это совершеннейшая правда, я задавал себе тот же вопрос: а моя одежда сексуальна? Мы из того времени, когда Cavalli или Versace считалось однозначно плохим. Это бэкграунд, но в последнее время я стал об этом задумываться.
Карцев: мало секса у дизайнеров. Дизайнеры, скажите в отместку, чего нет или мало у модников?
Алексеев: Дорогие модники, вы нам нужны. То, что мы делаем, мы делаем не для наших родителей или там людей с Гостиного двора. Проявляйтесь. Обращайтесь. Более того, уже есть масса шоу-румов, и многие дизайнеры готовы делать коллаборации с людьми «со стороны». Мы готовы сотрудничать, чтобы продвигать и доносить до людей свои идеи.
Наташа Мелентьева: Вы не бойтесь, приходите к нам!
Габило: Хм… Дизайнеры, ведь как-то снисходительно говорят: «Приходите к нам». А должны говорить: «Мы есть! Приходите к нам!» Все просто. Модники никого не боятся. А мы делаем то, что делаем, для них. Дизайнеры делают свои вещи и для себя – творчески, но, конечно, в первую очередь для тех самых модников. Мы подстраиваемся под них, что бы мы сами ни говорили.
Евгения Малыгина: Еще было бы полезно, если бы модники приходили с индивидуальными проектами к дизайнерам. Чем больше индивидуальных, учитывающих уникальный стиль человека, заказов у дизайнера, тем лучше. А вообще – мы открыты любым идеям.
Эстрин: И ещё, здорово было бы придти в некое пространство, какой-нибудь лофт, где бы не висели отдельные снобистские коллекции, где была бы возможность делать что-то вместе с дизайнерами, фантазировать, использовать собственные мотивы. В демократичные, провокационные, сексуальные бренды, без налета всякой чуши, без всякого «по звонку», я всегда буду верить. И это гораздо круче, чем когда тебя затаскивают куда-то и рассказывают, что тебе «нужно».
Баженов: Мы уже заканчивали, но к нам заглянула Лилия Пустовит. Давайте спросим её об украинских модниках. Какие они?
Лилия Пустовит: У нас, конечно, не так как в Лондоне, где днём – кеды, вечером – каблуки. У нас или весь день кеды, или весь день каблуки. Но я уверена, что всё это со временем обретёт нормальные рамки, человеческие. Как скоро? От каждого из нас это зависит, мы все вместе растём. А наших модников мы лучше понимаем, и это наша работа, и работа прессы, и модников, продвигать во всех смыслах интересные вещи и идеи в массы.
Карцев (устало): Ежедневная наша сложная работа. Peace!!! (Мир!!!)
«За всё хорошее, против всего плохого» - знак того, что время остановиться. Дальше разговор от конкретных вещей перешёл на общие. Зачем дизайнеру рассказывать о себе, если и так всё видно? Почему модников не устраивает молчание дизайнеров? Почему им хочется иметь Viktor & Rolf, даже если у них нет на это денег? О корпорациях, антверпенской шестёрке, свободных художниках и дизайнерах, излишне увлекшихся молодёжью, забыв о людях в возрасте. О размытом пятне русской моды и о волшебной силе искусства, заставляющей людей путать автора и его лирического героя.
Воссоздать все до последней реплики и благостную воскресную атмосферу, царившую на последнем этаже «Пассажа», мы не сможем. Лучше загляните сами на очередную дискуссию, которую мы (Интернет-портал be-in.ru) в скором времени организуем всё с тем же пространством «Культурра». Тема и участники будут объявлены дополнительно.
Да не «поползут» ваши футболки, дорогие читатели!
Комментарии
