Кровное родство

Страдание по XX веку: в модельном бизнесе теперь заняты бесконечные дети рок-звезд и потомки великих писателей

"Эрнест – совсем не тот, о ком я думаю постоянно. На самом деле, его друг Френсис Скотт Фицджеральд нравится мне немного больше", - сказала в интервью V Magazine модель Дри Хемингуэй. Она так и не прочитала до конца все романы Эрнеста. Наверное, все сталкивались с тем, что Хэмингуэй – не слишком легкое чтение. Но от неё это слышать вдвойне забавно, ведь Эрнест Хемингуэй был её дедом.

Dree Hamingway, Purple Magazine

Количество потомков великих людей XX века в модельном бизнесе сегодня превысило все мыслимые пределы. Дочери гитариста Rolling Stones Кита Ричардса. Джейд Джаггер – дочь Мика Джаггера. Сыновья басиста Clash Пола Симонона. Дэниэль Райли Кеоф, внучка Элвиса Пресли. Внучка великого писателя Дри Хэмингуэй. Прекрасный сын Ника Кейва Джетро Лазенбай Кейв. Джетро классный. Был бы он таким классным, если бы не отпечаток песни "Into my arms", с которой они фактически родственники? Я думаю, да. Хотя, наверное, он мне просто нравится.

В них есть что-то, чего нет в стандартных безличных моделях. Значительная история. Они не просто красивые тела с несколькими классными изъянами, у них есть и генетический флэшлайт в глазах. Несут в себе отпечаток саморазрушения отцов. И сами занимаются саморазрушением не хуже – очень весело, легко, просто так. Они – что-то вроде компенсации для нашего бездарного века.

Jethro Lazenby Cave by Hedi Slimane

Может быть, все дело в том, наша память стала слишком вместительной? История тянется как жвачка – и вот уже закончилась четвертая война в истории телевидения. Наш канзасский домик, подхваченный ураганом, улетает всё дальше и дальше. Сэлинджер умер, как умирают все великие писатели, продолжая список доисторических ящеров. Дочь Курта Кобейна, наверное, тоже станет моделью. У неё очень красивые глаза.

Кровные потомки тех, кто разрушал себя во имя протеста весь двадцатый век, соблазнительно смотрят со страниц журналов. От них ничего такого, вроде пластинок и романов, не останется. Они воплощение удовольствия от тщеты мира и быстротечности времени. Это как постоянно прикасаться к ране, мешая ей зажить. И не ясно уже: наша заживающая рана – это двадцатый век или просто законы мироздания.