Как написать текст песни, который запомнится и полюбится народу? Все очень просто – не стоит ничего усложнять. Этой формулой пользовались и Александр Вертинский, и Юрий Антонов, и Николай Добронравов, и Юрий Ким, и многие другие поэты-песенники. Но не стоит думать, что написать простой и красивый текст песни легко. Для этого нужны и опыт, и талант. Конечно же, можно сколько угодно ругать советскую систему за то, что люди без музыкального и литературного образования не могли становиться профессиональными композиторами и поэтами. Однако не стоит отрицать, что благодаря этому практически любая советская песня до сих пор является эталоном того, как нужно писать для народа.
Эпоха невинности
В конце 1980-х из магнитофонов, радио, телевизоров и даже утюгов хлынул поток того, что принято называть уничижительным словом «попса». Этот сегмент отечественной культуры можно воспринимать как угодно – его рамки не определены и что конкретно под него попадает, до сих пор непонятно. Рокеры, например, привыкли называть попсой все, что не рок, а мы пожалуй будем обозначать этим понятием самые низкопробные образцы популярной культуры. Среди всего поп-многообразия конечно же были и относительно жизнеспособные народные хиты с вменяемыми текстами. Даже песни пресловутой группы «Комбинация» отличались остроумной лирикой на злобу дня.
Ты до нее спокойно жил,
Спокойно ел, спокойно спал.
Ты никого не сторожил
и не устраивал скандал.
Меня одну лишь ты любил,
дарил вниманье и цветы.
Ее купил меня забыл.
Теперь все время с нею ты.
Твоя вишневая девятка
Меня совсем с ума свела.
Твоя вишневая девятка
Покой мой напрочь отняла.
Конечно же, этот наивный опус не может конкурировать с текстами того же периода Аллы Пугачевой, например. Однако в нем есть необходимая простота, которая связывает это произведение с фольклором – с частушкой и городским романсом, не отличающимися сложной структурой и метафорическим богатством языка. Простота и народный юмор – вот составляющие успеха этой и других песен «Комбинации».
Песни полового созревания
Во второй половине 1990-х героями масс стали группы «Руки Вверх» «Дискотека Авария», «Отпетые мошенники», «Стрелки», «Демо», «Краски» и иже с ними. Эти исполнители в большинстве своем ориентировались на подростков, поэтому их художественное пространство ограничивалось набором клише, связанных с переживаниями и проблемами взросления. Форма текстов была естественно максимально упрощенной: «Ну где же вы, девчонки, короткие юбчонки», «Мне было стыдно сделать шаг и побороть свой детский страх, но мы, как два крыла всегда должны быть рядом», «Ну где же ручки, где же ваши ручки! Давай поднимем ручки и будем танцевать», «Солнечный день, я на прогулку выхожу и испытываю жажду я за имиджем слежу. И подруга моя фору даст любой красотке. Ее чувства крепки как настоящие колготки». В общем, темы вертятся в основном вокруг полового созревания и первого сексуального влечения. И все это на фоне тусовок и дискотек, для которых они и написаны.
Конечно же, иногда появлялись такие перлы, как хит группы «Стрелки» «Мамочка», автором текста которого является известный рок-поэт Маргарита Пушкина. Он устроен намного сложнее стандартного поп-текста того времени. Песня поется от лица девочки-подростка, которая пытается понять причины мужененавистничества своей матери: «Мамочка, мамуля, открой мне секрет, как же я могла появиться на свет – ты так не любишь папу». Все это подано в ироническом ключе, обсмеивающем штампы подростковой поп-музыки.
Фадеев vs. Меладзе. От импрессионизма к деконструкции
К началу 2000-х в моду вошли Макс Фадеев и Константин Меладзе – продюсеры, композиторы и поэты-песенники в одном лице. Фадеев нам интересен тем, что произвел деконструкцию текста, написав Кате Лель знаковый для русской поп-культуры альбом «Джага Джага» (2004). В текстах песен Фадеев начал использовать прием звукоподражательства, что многим слушателям показалось крайней точкой деградации отечественной культуры: «Попробуй муа-муа, попробуй джага-джага, попробуй ммм-ммм, мне это надо-надо». На самом деле подобные образцы несмотря на кажущуюся гипер-простоту являются шагами на пути к усложнению поп-текста.
Константин Меладзе пошел другим путем – для своих исполнителей он начал писать по импрессионистически образную лирику, подчас не лишенную удачных метафор и небанальных рифм, но при этом не разрушающую концепцию «ближе к народу»: «Не целуй меня в глаза, ты же знаешь ведь – это к расставанью. Я не знаю, что сказать. Словно сил во мне на одно дыханье. Что ты выберешь сейчас – станешь ли моим на целый час или убьешь молчаньем».
Чудовища вульгарного сюрреализма
Последние годы в русской поп-музыке можно назвать временами искусственного усложнения поэтической формы, ни на чем не основанных, непрофессиональных и крайне неудачных экспериментов со скрещением простого и сложного. В первой половине 2000-х годов слушателей поп-радиостанций ставили в тупик никому не понятные строки из песни группы «Корни»: «Ее изумрудные брови колосятся под знаком Луны». Однако по сравнению с некоторыми современными образцами этот примитивный сюрреализм может показаться вполне логичным и понятным. А за примерами далеко ходить не надо: можно просто посмотреть шоу «Песня года». Вот, например, перепевка Александром Буйновым известной песни Адриано Челентано Porque, русский текст которой написан Джахан Поллыевой, которая по основному роду деятельности является руководителем Аппарата Государственной думы Российской Федерации. Удар под дых автор текста делает сразу же с первых строк: «Гладко выбритая змея тычет в сердце холодной мордочкой». Добить слушателя окончательно способен неуместный босховский образ: «Я тебя перебить хотел скороспелым назло решением, каруселью бездушных тел стать опутанным, как ошейником». И это была песня про расставание?
Особняком стоят тексты, в которых и структура, и рифма, и набор метафор напоминают плохо сшитое чудовище Франкенштейна. И их последнее время легион. Большинство из них, кстати принадлежит перу некого Михаила Гуцериева – миллиардера и главы «Русснефти». В свободное время он пишет тексты песен большинству поп-звезд. Вот, к примеру, Иосиф Кобзон спел грубую подделку под «День победы». В песне «Доля женская – воля мужская» текст хромает на все ноги:
Губы женские – грезы мужские.
Жадно ищут своих близнецов.
Ходят две половинки родные,
Страдая, просят любовь.
Верность женская – радость мужская.
Чувства разные, страсть не грешна.
Люди плачут и плачут, обиды прощая,
Не видят счастья конца.
Монструозную нескладушку от мэтра советской эстрады, спекулирующую на ностальгии, можно сравнить с хитами певицы Славы. С рукой и сердцем, которых она не чувствует в песне про одиночество-сволочь, все уже, вроде бы, свыклись, но тут выходит новый шедевр под каннибальским названием «Спелый мой»за авторством все того же Гуцериева. В его тексте есть головоломка для самых отпетых филологов: «Тебе готова быть подвластной, по-разному согласна разной». И все это для человека, с которым «все годы високосны». И позавидовать то нечему.
В таком контексте становится понятно, что писать просто – не так уж и просто. Все-таки тяжеловесность, нелогичность и переизбыток подчас не связанных между собой метафор – явный признак графомании, как ни крути. И по сравнению со всеми этими поэтическими монстрами незамысловатая «Вишневая девятка» смотрится довольно гармонично и даже не раздражает слух своим примитивизмом. В любом случае, в караоке будут продолжать петь именно ее и ей подобные, а не про гладко выбритую змею.
Комментарии
