Благополучное завершение мрачной трилогии Кристофера Нолана о Бэтмене: кроме прочего, консервативное политическое высказывание
Через восемь лет после известных трагических событий миллиардер Брюс Уэйн (Кристиан Бейл) живет в своем поместье, укрывшись от всего мира, за исключением верного заботливого дворецкого (Майкл Кейн), настойчиво советующего хозяину наконец жениться. Костюм летучей мыши пылится в шкафу, усовершенствованный гениальным механиком (Морган Фримэн) бэтмобиль стоит без дела, уэйновский бизнес вот-вот окончательно рухнет, несмотря на настойчивое желание помочь, проявляемое загадочной богачкой (Марион Котийар). Безнадежный покой затворника нарушается только после того, как гастролирующая виртуозная воровка (Энн Хэтауэй) крадет из сейфа фамильное ожерелье. Между тем, установленному пиночетовским актом Дента правопорядку остались считанные дни: в подземелье окопалась снабженная более чем серьезным оружием банда беспощадных анархистов во главе с полураздетым лысым человеком (Том Харди) в страшной маске, через которую в изуродованное лицо постоянно впрыскивается обезболивающее. Выполняющий функцию морального камертона полицейский комиссар Гордон (Гэри Олдман) и его молодой храбрый помощник (Джозеф Гордон-Левитт) резонно уповают на возвращение Бэтмена.
В заключительной части мрачной "гиперреалистической" трилогии о популярном комиксовом персонаже в состоянии кризиса патентованный британский умник Кристофер Нолан включает, казалось бы, все моторы: красиво кружится снег и зловеще трещит лед, парализованный безвластием Готэм-сити сотрясается от взрывов и выстрелов, изрядная часть экранного времени посвящена пребыванию супергероя со сломанной спиной в жутком подземном узилище, фактурный психопат Бэйн воплощает беспримесное злодейство, женщина-кошка в исполнении Хэтауэй отвечает за черный юмор, дворецкий Майла Кейна - за житейский здравый смысл. Однако финальный фильм триптиха с его условным хэппи-эндом, по-моему, не предусматривает того пусть и глуповатого, но сильного эффекта, который производил "Темный рыцарь" (2008), где, кроме мощного и последнего присутствия на экране Хита Леджера, была атмосфера всеобщей безнадежности и провала всех человеческих усилий и стремлений - свойство, все-таки уникальное для двухсотмиллионного летнего голливудского блокбастера. Свежий же фильм - это ровное, основательное, техническое продуманное зрелище, без истерического блеска.
"Возрождение легенды" зато ценно тем, что являтся (как и, в той или иной степени, всякий большой, важный и дорогостоящий продукт массовой культуры) выставкой политических знаков, отсылающих к актуальным новостным сводкам: в финале нолановской эпопеи отражены паника финансовых рынков, реальность международного терроризма и параноидальный страх перед ним, современное возрождение левацкой практики, движение "оккупаеров" и т.д. При этом легко прочесть фильм именно как правоконсервативное, охранительское высказывание: "порядок и стабильность", пусть и достигнутые несправедливыми мерами, здесь сменяются кровавым хаосом, бедные без контроля богатых быстро скатываются к варварскому состоянию, вождь нигилистов жаждет только слепого разрушения, а издевательский "революционный трибунал" представлят собой злую пародию на правосудие восставшего народа периода Великой французской революции.
Конечно, воспринимать голливудский суперхит, использующий пересыхающий "мрачный" тренд, в качестве идеологического памфлета можно лишь с большой натяжкой. Тем более после того, как "денверский стрелок" Джеймс Холмс, расстрелявший зрительный зал на премьере The Dark Knight Rises, чудовищным образом продемонстрировал наглядную разницу между экранным мороком, сколь угодно достоверным, и сходящей с ума реальностью. Реальность, тем не менее, такова, что не может не пронизывать, в виде ясных до неприличия знаков, саму ткань мегакассового фильма о человеке в костюме летучей мыши.
Комментарии
